Stek

НЕ ПОРА ЛИ СОБИРАТЬ КАМНИ?!

Или что ждет музей “С.А. Есенина” в будущем?

О Пропалове за последние четверть века написано вроде бы немало, если судить по газетным публикациям, особенно в местной прессе, и в тоже время немного, чтобы понять, что движет этим человеком все это время продолжать начатое дело, когда ему очень часто приходится натыкаться на сплошную стену непонимания, невежества, а порой и черной зависти.

Жизнь не баловала его. Как вспоминает Павел Никифорович, тяжело было не только во время войны, которая застала их семью в Новоникольском:

«…Перед самым приходом Красной армии нас выгнали из домов и построили в колонну. Это были в основном старики, женщины и дети. Детей было много, поскольку семьи были многодетными. Погнали на запад. К вечеру пришли на небольшой хутор, который был где-то недалеко от Вязьма-Брянской. Всю нашу колонну загнали в два хуторских дома. Представляете, какая была теснотища?! Взрослые стояли, кто-то присел, дети расположились вокруг них. Так мы продержались до рассвета. А рано утром приехал полицай - молодой парнишка - и сказал, что нужно срочно уходить.

Мы стали собираться. Помню, когда ночью выходил на улицу, видел, что перед хатой была большая куча соломы, и около соломы стояла большая бочка с горючим. Нас просто хотели сжечь.

Только мы отошли с полкилометра, немцы приехали на санях и начали нам махать и кричать, чтобы мы вернулись. Лес был в метрах ста пятидесяти, а кустарник начинался ещё раньше. В ту весну снега было необычайно много, сугробы были очень высокими, и люди с детьми не смогли бы пробежать по этим сугробам, утонули бы при первых шагах. Они, видя, что колонна не реагирует, начали стрелять по нам из автоматов. А поскольку расстояние было порядочное, пули до нас долетали ослабленные, вроде кучи гороха, которую кто-то бросал на снег, на дорогу. Всё-таки одну женщину ранили.
Так мы шли и дошли до деревни Глебово, она от нашего Новоникольского в трёх-четырёх километрах. Деревня была выжжена полностью. Надвигался вечер, и мы расположились на этом пепелище, земля ещё была тёплой, мы грелись на ней…
На рассвете женщины заметили, что в метрах двухстах из-за кустов выглядывает кто-то в маскировочных халатах. Все догадались, что это пришли наши. Деревенские замахали, приветствуя освободителей. Наши солдаты к нам подъехали, бабы стали их целовать.
Освобождённые, мы могли идти туда, куда нам вздумается. Ещё ночью мы видели зарево и понимали, что горит наше село. Но в душе каждый надеялся, что его дом останется цел. Когда пришли, село оказалось выжженным дотла.

Мы поселились возле одной из двух церквей. Они не работали уже давно. В одной, летней, ещё до войны располагалась школа. Стояли два дома для священников. Когда была школа, в них жили учителя. Все, кто остался без крова, набились туда.

Потом наша мать пригородила какой-то небольшой домик, мы стали жить там. Голод был чрезвычайный. Чуду даёшься, как выжили. Но выжили не все. Младшие - Рая и Гриня - умерли от голода, а мы - старшие выжили, бегали по соседним деревням просили милостыню. Но летом 1944 года мой брат Лёня вместе с двоюродным братом принесли мину и подорвались на ней. Осталось нас у матери двое: я и сестра Тоня.

Вскоре мать нашла в Вязьме работу, на строительстве стала сторожихой. Мы переехали в город. Но и здесь тоже жить было негде. Кто жил в какой-то норе, а кто-то приделывал стену кирпичами к сохранившемуся углу практически развалившегося дома и начинал жить там. Такой уголок и организовала моя тётя Фруза, она-то и взяла нас к себе. В то время народ был отзывчивый. Если попадала какая-то горбушка хлеба, обязательно делились с ближним. Если где-то поселился родственник, он обязательно брал своих родных к себе.

Позже мы переехали в другое место - здание бывшегоэкскурсбюро. Там была комната не больше 25 квадратных метров, а жили на них восемь семей. И мы были счастливы, здесь были настоящие стены, а над головой крыша. Посреди комнаты стояла здоровенная буржуйка. На этой же буржуйке что-то как-то варили...»

Проучившись пять лет, Павел Никифорович решил: все, хватит сидеть у матери на шее, поступил в ремесленное училище в Красногорске, что под Москвой. Выучившись на фрезеровщика, остался работать там же, на оптическом заводе.

Через два года его призвали в армию, а после завершения службы все же вернулся домой, в Вязьму, хотя можно было осесть и поближе к столице…

Не менее интересны воспоминания П.Н. Пропалова, как он впервые прикоснулся к творчеству великого русского поэта:

«…В 1955 году, в год возрождения имени Есенина, вышел двухтомничек поэта. И хотя тираж был большой - 150 тысяч экземпляров, но достать его было совершенно невозможно. В Вязьме был только один экземпляр в районной библиотеке. Читать его можно было только в читальном зале, на руки не выдавали. Я сходил в библиотеку, почитал стихи, и они мне очень понравились. Я захотел побольше узнать о поэте. Но кругом была пустыня: ничего ни о поэте, ни о его стихах. Тогда я стал следить за журналами, за газетами, начал откладывать статьи и публикации о нем.

Только через два года у меня появился личный сборник Сергея Есенина. Я тогда не думал становиться собирателем, тем более не думал ни о каком музее. Это был чистый интерес к поэту. Но это так меня увлекло, что я почувствовал через годы, что у меня собрался интересный материал…»

А в 1974 году Павел Никифорович сделал первую выставку о своем любимом поэте. Прошла она в медучилище:

«…На выставку пришло много народа, не только студенты, преподаватели, но и просто вязьмичи. От многих я тогда услышал: «Ну, такие сокровища прячете от людей. Нужно обязательно отдать в библиотеку, отдать в музей, чтобы все видели, все пользовались». К великой радости, у меня тогда хватило ума этого не сделать. Ведь собраны редчайшие вещи, они очень ветхие. В библиотеке через год-полтора от них бы ничего не осталось, они бы износились, зачитались. В музее то же самое, тем более музей краеведческий, меня и так часто упрекают, что Есенин не наш земляк. Коллекцию засунули бы в фонды, потом бы забыли и затеряли. Вот тогда-то я и решил сделать музей «С.А. Есенин» у себя в квартире, потому что не видел лучшего способа сохранить редчайшее собрание для Вязьмы. Я большой патриот своего города и всё, что я когда-то собирал, изначально я делал с прицелом для родной Вязьмы.

Время шло. Я продолжал собирать материалы и делал выставки по всей Смоленщине: в Гагарине, в Кардымове, в Смоленске и многочисленные в Вязьме.

Осенью 1980 года в городе появился новый первый секретарь горкома КПСС В.И. Атрощенков. Он пригласил к себе и сказал: «Я слышал, что Вы хотите сделать у себя музей? Значит, будем делать». Я жил тогда в коммунальной трёхкомнатной квартире, две комнаты принадлежали мне, а третья - другому человеку. Несмотря на прямое указание первого секретаря горкома, отселение соседа в новую квартиру произошло только через три года. Наконец-то мне дали третью комнату под музей. Также с подачи В.И. Атрощенкова на машзаводе состоялось совещание руководителей цехов. Все решили, что через месяц музей будет открыт.

Но скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Сначала долго доставали материалы, потом вместо двух модельщиков дали одного плотника, но он поработал всего две недели, а потом его отозвали на сельхозработы. И больше уже никого не давали. И я начал всё делать сам. На работу ушли ещё три долгих года. Когда я закончил, мне казалось, что силы на исходе, вот-вот должен я умереть. Но я выжил как-то. Помогло, наверное, моё рабоче-крестьянское здоровье. И вот 6 апреля 1986 года состоялось открытие музея. На открытие приехали мои друзья-собиратели из Смоленска и из Москвы, специалисты по Есенину…»

С тех пор минуло четверть века. Как заметил в одной из наших встреч Павел Никифорович, музею уже тесно уживаться в одной комнате - очень большие фонды. Ведь это самое главное для музея. Сюда обращаются очень часто, потому что знают: здесь хранится то, чего больше не найти на Смоленщине. В музее более 600 книг и брошюр о Есенине; более 3,5 тысяч газетных и журнальных публикаций.
П.Н. Пропалов подчеркивает: когда встречаются коллекционеры, то обязательно спрашивают о том, сколько у вас прижизненных изданий.

Прижизненные издания - это золотой фонд коллекции, это те издания, которые поэт сам составлял, обращался в издательства, чтобы их напечатали, иногда даже сам торговал этими книгами. Со временем они утрачиваются, ведь пока жив поэт, его произведения не являются предметом собирательства.

При жизни Есенина было издано тридцать его книжечек. В нашем музее 28. Много ли это? Судите сами: в селе Константинове Рязанской области, где родился поэт, существует государственный музей-заповедник, там до недавнего времени было только 26 прижизненных изданий....

Поэтому вязьмичам есть чем гордиться. Павел Никифорович замечает, что о музее знают и за рубежом. Старейшая исследовательница Есенина англичанка Джесси Дэвис прислала в ему в дар две свои книги о Есенине на английском языке. Знаком П.Н. Пропалов и с американским исследователем Гордоном Маквеем, который мечтает приехать в Вязьму. Он также подарил ему книгу. Знают о вяземском музее и в других странах.

Не только творчество Есенина и все, что связано с его именем, входит в круг интересов П.Н. Пропалова. Уже 30 лет он собирает смоленских поэтов. Особенно много материалов накопилось за эти годы о Твардовском, «чуть послабее», как заметил однажды Павел Никифорович, об Исаковском и Рыленкове.