Stek

В 2004 году вышла в свет книга Сергея Разгонова «Дым Отечества (Вечера на хуторе близ Хмелиты)». Сегодня мы публикуем одну из глав этой книги, посвященную человеку, имя которого известно далеко за пределами Смоленщины. Это Виктор Евгеньевич Кулаков - директор музея-заповедника А.С. Грибоедова, Почетный гражданин города Вязьма.



Едва отошла лихорадка нахимовского юбилея, как начались хлопоты с Богородицким. Новый бег с препятствиями. И как прежде, это - его собственный выбор, его замысел, ему и отвечать. Никто ведь не заставляет создавать мемориал - солидный монумент давно стоит, чего же еще? К чему все время создавать себе сложности?

...Порой Виктор Кулаков кажется циничным - говорит, все ему надоело, на все плевать, денег платят мало, а в Москве такие заработки у реставраторов. Но скажите ему: вахта твоя в Хмелите окончена, больше никаких дел - умрет на следующий день.
Знаю, какого накала его душевных сил потребовали заботы о Богородицком мемориале. Редкий день он не проносится на машине по шоссе вдоль Богородицкого поля и всякий раз в душе что-то обрывается. Как-то сказал: «Мы едим, пьем, гуляем, а они там лежат в болоте», - и заплакал. Когда говорит о войне, может открыто, без стеснения плакать - слезы помогают ему высказаться, облегчить душу. Психиатры это называют неврастенией, психологи - сентиментальностью, но это ни то, ни другое, а третье - особость психического строя, склонность к сочувствию и состраданию. Вряд ли такие душевные свойства можно назвать проявлением цинизма. Циник не станет радоваться, узнав, что Государственная Дума единогласно(!) приняла обращение к председателю правительства «о ситуации с финансированием работ по созданию военно-исторического мемориала «Богородицкое поле». Думцы забили тревогу: министерство культуры не спешит раскошеливаться на святое дело - стыдно! Взывают к премьер-министру... Нетрудно догадаться, что эту тревогу «избранникам народа» внушил Виктор Кулаков.

Цинизм его - на словах. А в делах он - идеалист. Стареющий Сомэрсет Моэм свою последнюю книгу назвал «Подводя итоги». Кулаков вполне мог бы воспользоваться этой деепричастной формой несовершенного вида - подводить, но не подвести итоги. Подвести - значит, остановиться, самоликвидироваться, катапультироваться из предлагаемых обстоятельств. «Подводить итоги» можно каждый раз, когда пройден серьезный этап жизненной гонки, когда впереди еще большие отрезки гоночной трассы.

Главное, не сбиться с пути, не изменить направления, вектора своей судьбы. А вектор у него один навсегда: шоссе от Москвы до Хмелиты. Я называю этот маршрут - вектор Виктора.

«Кое-что сделано», - как сказал бы не склонный к похвалам Петр Дмитриевич Барановский. Уж сколько он сам успел сделать, тихий и ворчливый, сразу не охватить! Порой мне кажется, Виктор Кулаков хочет обогнать учителя или хотя бы сделать не меньше!

Конечно, это «соревнование» - моя выдумка, но одно достоверно: каждый свой шаг Виктор Кулаков по-прежнему сверяет с моральным и профессиональным авторитетом Барановского. Он помнит о нем всегда, всегда на него ссылается, любит рассказывать разные забавные истории о нем. Петр Дмитриевич для Виктора - как камертон: помогает понять, когда и кто фальшивит.

Быть директором большого музея-заповедника - дело хитрое. Директорами уж точно не рождаются - ими становятся - в ежедневной рутине, но прежде всего - в те счастливые перевальные дни, когда удается совершить что-то значительное. На директора Кулаков не учился, места своего не высиживал, не выпрашивал. Обычно директорами назначают сверху: чем важнее музей - тем круче начальство. На музеи Кремля без согласия президента не попадешь, директором Исторического музея без желания министра культуры не станешь. Виктор Кулаков, по сути, сам себя назначил директором: восстановил дом Грибоедова и объявил его музеем, а музею нужен директор. Он - начальник над делами, которые сам же для себя и придумал, правда, с пользой для отечества. Так что истоки его директорской биографии - в его реставраторской деятельности. Его отношение к профессии реставратора совершенно трепетное - и это тоже завет Петра Дмитриевича Барановского.

Еще до отъезда в Хмелиту, Виктор много работал для церкви: позолота крестов, куполов, ремонт, покраска зданий. Когда Кулаков узнал, что владыка Евлогий для восстановления Данилова монастыря собирает отовсюду колокола, он взялся помочь.
Митрополит Евлогий и сам патриарх оценили помощь Кулакова и наградили его церковной медалью Сергия Радонежского. Правительственных наград у Виктора Евгеньевича нет, но этой - за колокола Данилова монастыря - он гордится так, будто получил Звезду Героя.

Опыт реставратора - крепкая опора для директора заповедника, где все время надо что-то чинить, восстанавливать, укреплять. Кулаков умеет разговаривать с проектировщиками, умеет считать деньги, прекрасно ладит с рабочими - они сразу угадали в нем лидера, человека сильного, надежного, слову которого можно верить. И хоть он давно директор музея, а не главный архитектор проекта, все же реставрационное прошлое не отпускает - забот для реставратора в Хмелитском заповеднике еще хоть отбавляй: работы во дворце продолжаются, флигель под музей Нахимова привести в порядок надо было, гостиницу задумал оборудовать в здании XVIII века - опять же без реставрации не обойтись. Но главное, конечно, это «первая любовь» - дом Фамусова, где много работы по интерьерам. Почти сорок лет прошло, как он приехал сюда с Барановским, а дело и поныне не кончено.

Не понимаю, как с таким бурным темпераментом, с таким нетерпеливым характером Кулаков стал реставратором. Профессия эта как бы изначально требует уравновешенности, спокойной неторопливости, рассудительности, осмотрительности и даже осторожности, почти как у саперов. Реставраторы народ степенный, несуетный, аккуратный, лишнего слова от них не услышишь. Они привыкли рассчитывать силы для долгого пути, у них дыхание должно быть для большой дистанции. Они - марафонцы.

Петр Дмитриевич Барановский Крутицкое подворье больше тридцати лет реставрировал и не все успел. В этой профессии можно начать, а кончать неизвестно кто будет. А вот Виктор Кулаков по природе своей натуральный спринтер: ему для успеха нужна короткая дистанция. И, честно говоря, для меня остается загадкой, как спринтер отважился на марафонскую дистанцию. Я не понимаю, как он справился с кругосветным забегом вокруг Хмелиты. По логике вещей, по всем предпосылкам, должен был давно сойти с беговой дорожки и бежать совсем в другую сторону. Нет, забег продолжается.
И совершенно неважно, что здоровье никак не назовешь богатырским, что трудно жить одному, что житейские беды не обошли его стороной. Формула, по которой Кулаков живет, проста, но не так просто ей следовать - день за днем, год за годом. Помню, на очередном Грибоедовском празднике смоленские журналисты приставали к Виктору с «умными» вопросами, например, милая девушка с диктофоном спрашивает: «Скажите, а каков ваш девиз, ваша формула долга?» Кулаков усмехнулся и отрезал: «Какой девиз, какая формула! Идти и делать», - журналистка была разочарована, поскольку, видимо, ожидала, что Кулаков ей расскажет о своей большой любви к родине, о данной в юности клятве беречь ее историческое достояние и прочее, прочее, обычная смесь лирики и пошлости.

А по мне так лучше не скажешь: идти и делать. Прямо хоть выбить эти слова на медали, которую дают за верную службу. Это и есть формула его жизни, его понимание своего долга: идти и делать. Любое дело, даже самое благовидное и полезное, нужно неусыпно двигать или, как у нас говорят, приделать к нему ноги.

Stek

А бумаг и дел, которые нуждаются в ногах Кулакова - множество. Но так как прежде эти дела родились в его же голове, то получается по пословице: дурная голова ногам покоя не дает. И, если хотите, можно сослаться на Грибоедова: горе от ума. От своего же ума и страдает, достиг «степеней известных», повеяло дымком славы, так нет - опять новая, самим придуманная забота. Когда его пытаются утихомирить коварным русским вопросом: «Зачем тебе это?», - у него один ответ: «Я должен», «Я обязан».
Усадьба Алексея Степановича Хомякова Липицы далеко от Хмелиты и находится за границами заповедника, но исподволь, неотступно Кулаков уже не первый год собирает силы для нового музея в сказочных Липицах. Никакие министры ему таких приказов не давали, все наоборот - он начинает терзать министра культуры, обращается за поддержкой к патриарху Алексию II и получает его благословение на доброе дело. Как же теперь отступать? Тем более что близится 200-летие Хомякова. 200-летние юбилеи Грибоедова и Нахимова позади, отмечены достойно, пора чествовать Алексея Степановича. «Три по двести» - он в шутку так и называет свою программу открытия музеев в заповеднике.

У научных сотрудников изначально была единственная тема для исследований и экскурсий: жизнь и творчество Александра Сергеевича Грибоедова. Потом появился Павел Степанович Нахимов - надо было изучать историю морских сражений, события Крымской войны и оборону Севастополя, разные флотские премудрости, семейные связи... И как всегда, опора на братский Исторический музей, на архивы. О Нахимове вообще не так много известно, поэтому каждое открытие, даже самое скромное, для музейщиков радость. И Кулаков радуется, как ребенок. Тотчас звонит, рассказывает. Вот, например, недавно раскопали, что Павел Степанович в один из редких приездов в сельцо Городок крестил в местной церкви племянника, а крестник его - не кто иной, как знаменитый оптинский старец отец Леонид. К нему в Оптину за духовным светом приходили Гоголь, Толстой, Достоевский.

Жизнь музея - это непрерывное обретение новых знаний, сведений, фактов. Это, может быть, самая важная, невидимая посетителям, сторона работы. Знать о своих «подведомственных» персонажах все больше и больше, все глубже понимать мотивы их жизни, смысл отдельных поступков и самый промысел судьбы. О Грибоедове Кулаков знает уже многое, вполне мог бы диссертацию написать на какую-нибудь тему, хотя бы о жизни поэта на Кавказе или историю списков «Горя от ума». Но он мудро этого не делает, потому что знает: это дело ученых. Человек он необыкновенно начитанный, но без крепкого гуманитарного образования - не историк, не филолог, не искусствовед. Думаю, иногда ему недостает учености, зато любознательности, жажды знаний - свыше меры.

Да и потом, в какой области науки ему надобно быть специалистом при таком большом хозяйстве как заповедник? Здесь и реставрация, и литература, и история, и в том числе сугубо военная. Нельзя быть доктором всех наук, тем более что в одной науке Кулаков, точно, академик - в умении всем этим сложным механизмом управлять. И хоть Кулаков предпочитает научным изысканиям в архиве суматоху реальных дел, его никак не назовешь лишь хозяйственником. А у нас, признаемся, таких директоров музеев большинство. Некоторые едва знают, чем занимается вверенный им музей.

Виктора Кулакова по-человечески увлекают и Грибоедов, и Нахимов, и Хомяков, и Булгаков, и работавший по соседству с Хмелитой Менделеев, и генерал Лукин, командовавший окруженными под Вязьмой армиями. Их жизнь для него интересна во всех подробностях, особенно их взгляды на вопросы, которые поныне волнуют наше общество. Это, говоря словами Дмитрия Мережковского, «вечно живые спутники». Разве мысли Грибоедова о Кавказской войне, о Чечне устарели? Читали бы наши политики его письма, глядишь, не стали бы заводить новой войны... А как современен Хомяков, богослов, один из столпов славянофильства. Он совсем не то, что ему приписывают, его любовь к славянскому миру отнюдь не исключает уважения западной культуры.

Виктор Евгеньевич готов вступить в дискуссию с кем угодно, отстаивая своих любимых героев от нападок неблагодарных потомков, повторяющих часто старые заблуждения. И самая давняя его привязанность - Петр Дмитриевич Барановский. К 110-летию со дня рождения учителя Кулаков организовал научную конференцию в Хмелите, в том самом доме. Специальный выпуск «Хмелитского сборника» посвящен великому реставратору - это еще одна забота директора заповедника. В селе Шуйском, откуда Петр Дмитриевич родом, установили мемориальную доску - чтобы помнили земляка.

Директорскую долю Виктора Евгеньевича Кулакова горькой не назовешь, главное, все, что задумывает, исполняется. Конечно, приятны звания, награды, премии, но, как ни хвалят, у Кулакова хватает ума понять, что хвалят его за его работу, а не за «Горе от ума» или победу при Синопе. Комедии не писал, с турками не воевал, зато писем разным начальникам написал несколько томов, а воевал только с родными чиновниками и продолжает это занятие поныне. Сколько же на этом маленьком пятачке земли сошлось имен, событий, сколько выстроено прекрасных храмов и усадеб. Как густы здесь посевы истории, как необъятны тайны далекого прошлого, как остры воспоминания о вчерашнем. Давно нет в живых водовоза Прокопа, который помнил нашествие французов. Зато еще немало в Хмелите и по соседним деревням тех, кто помнит полтора года немецкой оккупации. Помнят и страшный бой под селом Богородицким: в Хмелите грохотало и ночное небо было красным от пожаров.

Помнят, как немцы сожгли деревню Пекарево - и дома, и людей: мстили пекаревским за помощь партизанам. На том скорбном пепелище самосевом выросла стройная березовая роща - ее видно, когда едешь из Вязьмы в Хмелиту.

Здесь кругом такая вольная красота! И так сильно действует на воображение история, имена великих смолян - Грибоедова, Глинки, Нахимова, Твардовского... Нет, не случайно в смоленской земле, в ее болотах, зарождаются все главные русские реки - Волга, Днепр, Западная Двина. А поля не разливаются равниной, а холмятся до горизонта. Стихия магнитная, романтичная. По душе Виктору Кулакову эта земля, по душе родная Хмелита!..



На снимке: Еще один «трофей», приобретенный Кулаковым для музея на последнем празднике в Хмелите; в одном из залов музея А.С. Грибоедова.